Plastinka rip - оцифровки винила и магнитоальбомов

0








Обложка — это очень важно. Была целая отдельная культура обложек, выставки, рейтинги, их специально заказывали каким-нибудь художникам. До сих пор в журналах печатают материалы типа «Сто самых лучших обложек». Пластинка могла быть полное говно, но увидишь ее — и хочешь купить. Бывает, приходишь к кому-нибудь домой, а на стенках конверты приклеены, красивые обложки, а где пластинка — уже никто не помнит
Винил набирает популярность, это всем заметно. Тут такая история: когда появились первые компакт-диски, матрицы для них делались с аналоговых пленок. Качество записи было сумасшедшее. Затем все производители поняли, что компакт-диск — это очень удобно и здорово, и решили, что и мастер-ленту удобно держать в цифровом виде. Ведь с диcком ничего не случится, а пленка со временем осыпается, ее надо хранить при определенной температуре, перематывать. Многие перенесли мастер-записи в цифровой формат. Те, кто оставил при этом аналоговые записи, — очень сильно выиграли, потому что сейчас они как раз с этих пленок делают винил. Основную массу винила сейчас делают с цифровых носителей, и это принципиально неверно. Пластинка — механическая запись, без какого-либо сжатия, ее нужно делать с пленки. В конце 1980-х можно было сравнить виниловую пластинку с компактом и сказать: «Хм, а компакт звучит здорово! Очень сильный конкурент», а теперешний компакт-диск сравнить с пластинкой просто невозможно, разница очень большая. У нас в комиссионку в «Легионе» ходят за компакт-дисками и покупают их по три тысячи рублей. Первые издания Pink Floyd или The Beatles. Людям принципиально, чтобы на диске было написано «AAD», то есть аналоговый мастеринг, аналоговое сведение, и цифровой, собственно, сам диск. Сейчас все CD-диски — DDD. Так что все потихонечку понимают, какую помойку им на CD подсовывают, и переходят на винил.
Не исключено, что в обозримом будущем в магазинах будет продаваться только винил. В Америке, например, дисков уже почти не найти. Винил найти проще, за него всякие серьезные фирмы взялись, типа Analog Productions или Mobile Fidelity, они все серьезно делают. Правда, к ним паровозиком цепляются фирмы-однодневки, которые нашлепают винилов с компакт-диска, быстро его продают и исчезают. У людей деньги появились, возможность купить серьезный аппарат появилась, они покупают — а разницы между плохим и хорошим винилом не понимают, напокупают дешевого, ставят и решают: «Нафига я это купил? Ничего такого особенного не слышу». Просто в мире существует пять приличных фирм, которые выпускают винил, и пятьдесят неприличных.
люди, которые могут позволить себе покупать настоящий винил, — они на магазины время не тратят, а покупают на eBay. Современный винил — новодел, хитрая комбинация, когда переводят сначала с винила на цифру, а потом обратно на винил, и это в два раза увеличивает стоимость. Для людей, которые имеют значительные средства, необходимые для покупки новодельного винила, это не более чем мода.
У нас в стране существует совершенно дикая практика: компакт-диски имеют немыслимо заоблачную таможенную пошлину относительно других стран. Винил еще в несколько раз дороже, по какой причине — я не могу понять. Это ведь просто забава. Это не может являться конкурентоспособным товаром, в России винил не производится, он не имеет материального объема, который может быть интересен государству. Почему возникают дикие, совершенно чудовищные таможенные пошлины на такой скромный товар — загадка. Его приходится продавать как золотой. Реальная закупка за границей новодельного винила, привоз его сюда, выставление в зал в товарных количествах стоит немыслимых денег. Прибыль получить практически невозможно. Главное, что он занимает крайне много места — в центре в магазине любой квадратный сантиметр стоит серьезные суммы. В общем, в России из-за таможенных пошлин, арендных ставок и маленького спроса на продукцию гораздо тяжелее содержать магазин, чем на Западе.
К сожалению, во всем мире стало гораздо меньше потребителей музыкальной продукции. Часть коллекционеров в мире ином, часть просто уже получили все, что хотели, в любом случае коллекционирование перестало быть престижным. Появился интернет, где все можно скачать. Меломания перестала быть модной, этим не похвастаешься, все всё могут, и все всё знают. Нажал на кнопку, зашел в Google, YouTube, вся информация, все картинки и песни — все у тебя под рукой; все стали шибко грамотные. Вообще рок-музыка, поп-музыка, легкая музыка существенно снизила свой качественный уровень, это всем известно. Только люди среднего возраста, зарабатывающие большие деньги, могут потратить их на воссоздание и реанимацию памяти молодости и покупают продукцию, которая на Западе не то что не пользуется успехом, ее там практически нет. Русские сейчас много всего выигрывают на eBay, потому что диско, хард-рок, хеви-метал, которые любят наши люди лет сорока-пятидесяти, на Западе держат просто за мусор.
Большой провал по продажам винила был где-то в 1996–1997 годах. До того еще не все перешли на компакты, они с отставанием пошли, еще как-то все теплилось. После — пошел уже какой-то ренессанс. В общем, конец 1990-х был провальный, но все равно: люди же понимают в звуке, уши на месте, поэтому далеко не все переходили на диски, далеко не все продавали свои коллекции винила. Виниловая пластинка — большой формат, он давно выпускался, он не мог накрыться за несколько лет. Как не накроется за несколько лет компакт. Столько его завезено, столько народу их купило уже, у людей многочисленные коллекции стоят. Сейчас я бы не стал говорить, что произошел какой-то резкий подъем спроса на винил. Не произошло такого, что его в одночасье стали нести или покупать очень много. Конечно, подъем наблюдался, есть какие-то ростки, чувствуется, что стали больше покупать, но это все не так сильно и резко, как говорят. Западная пропаганда винила повлияла. Раньше винил, кроме меня, никто не возил, все занимались компактами, а с начала 2000-х люди постепенно поняли, что винил возить выгодно.
журналисты распиарили винил как таковой. Не только наши, в первую очередь западные. Звук этого носителя объективно лучше компактов. Размер, полиграфия, разнообразные издания — все это влияет, эстетически винил более оправдан как предмет коллекционирования, чем компакт-диск. В общем, из этих слагаемых и пошла мода, поэтому молодежь потянулась. Еще я для себя вот что отметил: женский пол подключился к коллекционированию винила. Раньше, за исключением классической музыки, женщины во всем этом вообще не учавствовали, это были единичные случаи, редчайшие. Теперь легко можно встретить девушку, которая собирает винил, они практически каждый день заходят.

Люди, которые покупают пластинки не для коллекции, простые потребители, очень часто делят пластинки на запечатанные и распечатанные. Запечатанные — хорошо, распечатанные — уже табу, некий секонд-хенд, который не заслуживает их внимания. Но современный винил-то, который нераспечатанный, по большей части цифровой! Аналоговых мастер-лент уже не осталось почти, а цифровой винил нередко бывает плохого качества. Мне кажется, что любовь народа к запечатанному винилу его в итоге и убьет. Человек узнает где-нибудь информацию, что пластинка звучит лучше компакт-диска, и так далее и тому подобное. В то же время у этого человека стандарт в голове, что все должно быть запечатанное. Но откуда же взять запечатанную пластинку сорокалетней давности? Практически нереально. Люди рвутся покупать запечатанный новодел — а там цифровой звук. Все чаяния о некоем винтажном, насыщенном, глубоком звуке разбиваются. Я прогнозирую, что в будущем это сыграет с винилом злую шутку. Виниловая промышленность не собирается перестраиваться с цифры на аналог, я думаю, что в итоге пойдет откат назад, это будет просто неудобный носитель, по сравнению с компакт-диском, и там и там — цифра, аналогового звука нигде нет.
Польза от выпуска даже цифрового винила есть: выпускается немало вещей, которые либо вообще никогда не были выпущены, либо недоступны. Новые релизы, которые выходят на виниле, они цифровые, так они записаны, что поделаешь, но все равно здорово, надо воспринимать как данность. Все равно здорово: полиграфия, вкладки какие-то, плакаты. Может быть, этот дизайн и перевесит даже тот факт, что компакты и винилы цифровые звучат одинаково.
Еще вот какая вещь произошла: русские дорвались до eBay и скупили все «русские народные группы», как я их называю. То, что на Западе никому не нужно. Всякий Deep Purple, Slade, Rockets, Nazareth, европейское диско, итальянскую эстраду. И теперь эту музыку стало сложнее найти, а спрос-то остался! В общем, все эти исполнители сильно подорожали.
В конце 1990-х годов винил считался уходящей натурой, его собирали единицы, и упор делался на компакт-диски. После появления дисков многие солидные коллекционеры от пластинок стали избавляться — считалось, что это вчерашний день, что компакт-диск винил вытеснит раз и навсегда. Люди избавлялись от коллекций, дарили, отдавали за бесценок. Где-то с начала 2000-х пришло понимание, что на самом деле это компакт-диск — уходящая натура, искусственный звук; конечно, на диске все чисто и удобно, не запиливается, не шипит, не скрипит, но звук не тот. Может, сыграла роль определенная мода: люди, которые слушали пластинки в юности, встали на ноги, многие стали крупными бизнесменами, хорошо зарабатывать. Люди потянулись к нормальному аналоговому звуку.
Есть коллекционеры, которым важно, чтобы на пластинке стоял определенный номер матрицы. Определенный лейбл — какой-нибудь Island или Vertigo, и чтобы номера матриц соответствовали первому изданию. Тут, кстати, палка о двух концах: первое издание может стоить 1500 долларов, а второе, которое вышло через три месяца, — 300 долларов; цена разнится очень сильно, и при этом первое издание с первой матрицы может звучать хуже, чем второе или третье.
многие лезут в сеть и видят, что какая-нибудь классическая пластинка там стоит очень дешево. И в магазине такую же цену ждут. Никто не считает стоимость доставки или поездки, никто затраты не включает в стоимость. Понятно, что в Москве пластинка, купленная в Европе за пять евро, никогда не будет стоить семь — хотя бы десять евро. Аренда в центре Москвы — не очень дешевое удовольствие.
Винил сейчас, конечно, на подъеме. Причем покупают его совсем разные люди. Надо сразу пояснить: у нас продается новодел, как в сетевых магазинах, упертым искателям первопресса у нас ловить нечего. Но мы стараемся брать репертуаром: довольно много молодых людей покупают винил, «Odessey and Oracle» The Zombies, например, одна из самых популярных пластинок. Не всегда, правда, понятно, что люди с винилом делают. Попадаются покупатели, которые говорят: «Нам неважно, нам на стенку прибить». Процентов сорок винила покупают в подарок, а то, что покупается в подарок, очень редко в дальнейшем используется по назначению.
У коллекционеров пластинок — своя закрытая тусовка, давно сформировавшаяся. Нас эта тусовка, как мы поняли, воспринимает как неких панков. Им зачастую важнее, чтобы не было сгиба на конверте, чтобы был номер матрицы конкретный, номерочек на корешке; сама музыка, кажется, уже не играет роли.
Раньше приходили люди и говорили: «Все круто, но на чем я это буду слушать?» Теперь у нас появились доступные вертушки, по три-четыре тысячи рублей. Человек покупает проигрыватель, и все — становится виниловым наркоманом. Есть возможность все купить в магазине и сразу начать слушать — и сделать это без особых приключений. У нас как раз появляется какой-то средний сегмент, люди, которые хотят слушать уже сейчас, и их не волнуют никакие заморочки, навороты аппаратурные.
Почему пластинки снова обретают популярность? Во-первых, формат CD умирает, большинством он рассматривается как промо, вещь для ознакомления. Во-вторых, когда твой компьютер забивается терабайтами музыки, у тебя совершенно нет физического удовлетворения от этого. Таинство прослушивания уходит, все стало машинное.
У нас в стране CD как-то продолжает существовать, а когда едешь на гастроли в Европу, то там все тебе в лицо смеются, когда ты предлагаешь на выбор CD или пластинку. Только пластинка считается нормальным носителем.

P.S. Случай из личного опыта. Однажды у меня спросили есть ли MP 3 на виниле! Как можно после такого остаться в нормальном сознании?



В мире mp3, блогов и коллекций, измеряемых сотнями гигабайт,собственно музыка мало кого волнует. Новые альбомы не вызывают душевного трепета, от свежескачанного хочется поскорее избавиться.Единственным предметом, который по-прежнему вызывает в людях нежность, зависть и простой человеческий интерес, оказывается давно забытая виниловая пластинка.

«Я старался ни с кем никогда не меняться. И слушать свои пластинки не давал. Есть деньги — покупай, нет — иди на х…». В подвале «Трансильвании» жарко, над головой — торговый зал с тоннами CD: виниловых пластинок там нет, но это главная меломанская точка в Москве, и где начинать расспросы о коллекционерах, как не здесь?
Владелец «Трансильвании» Борис Николаевич Симонов когда-то был президентом Московского общества филофонистов и, по идее, должен знать каждого. О его собственной коллекции ходят легенды. Говорят, что все там только на виниле. Что по размерам она не уступает, а то и превосходит собрание «Трансильвании». Что под нее отведена отдельная квартира. И что, разумеется, доступа в нее нет никому.
Все это оказывается правдой.
«Собирать пластинки я начал в середине 60-х, — рассказывает Симонов. — Я точно знал, что пластинки мне никто не подарит, клянчить послушать тоже не хотелось. По лесам, по толчкам я не бегал — только покупал и продавал, и только у проверенных людей. В Москве было несколько серьезных фарцовщиков. Они-то зарабатывали на другом — на мохере, плащах болоньях, платках, часах, джинсах. Разгружали моряков, артистов, журналистов, спортсменов, дипломатов разных. Винил привозили тоже, но что с ним делать — никто толком не знал. С одной стороны, вроде модная вещь, с другой — в музыке никто не разбирался. Ну знали Тома Джонса, оркестр Поля Мориа, The Beatles… Наши люди из жадности покупали винил на распродажах, а там, как ни странно, попадались интересные вещи. Вот я их и подбирал. Лучшее оставлял, остальное продавал — за те же деньги. Это не было бизнесом — просто я мог очень много слушать и много оставлять себе. Ну накопилось кой-чего».
О том, что именно там накопилось, остальные коллекционеры говорят со смесью зависти и восхищения. «Я бы какую сорокапятку не упоминал, Борис тут же — да у меня таких семь! — рассказывал диджей Миша Ковалев. — Ну раз семь — продай одну, говорю. А он — не-ет, как же я ее продам? Она же хорошая! У Бориса такая логика: вот он выпустит из рук хорошую пластинку — так ее ж загубят потом дураки всякие! Лучше уж пусть полежит».
Что компакты — это для лохов, Симонов вслух не произносит, но в общем подход понятен. Винила в «Трансильвании» нет принципиально. «А как торговать самым дорогим? Придут эти людишки, начнут смотреть, трогать, послушать захотят, не дай бог, поцарапают… Ну не убивать же их за это? Опасно!»

В Советском Союзе жизнь пластинки была причудливой и часто скоротечной. «Свежий лонгплей стоил 50–55 рублей. Но в первые дни мог стоить и 100. Приходит какой-нибудь Creedence «Cosmo’s Factory» — тут же хватают «писатели», которые записывают музыку за деньги, с утра до ночи перегоняют на пленку и многократно оправдывают свои деньги. После этого пластинка превращается в кашу». Никакого представления о редкостях, курьезах, коллекционных изданиях — короче, о том, что сейчас называется collectables и описывается в толстенных каталогах, — не было. «Даже я тогда не понимал, что первый тираж ценнее, потому что звучит лучше. То, за что сейчас люди отдают громадные деньги — какой-нибудь оригинальный King Crimson, The Beatles на желтом Parlophone, — раньше можно было просто ногой пнуть».
Это был мир сложных схем, бесконечных цепочек, пунктиров «от солиста Большого к композитору Артемьеву», звонков и перепродаж, честных завмагов, тихих надувал и серьезных коллекционеров — Доси Шендеровича, Рудика рыжего и Рудика черного, Василий Львовича и Василий Дмитрича. Если верить Симонову, в Москве было как минимум несколько коллекций на порядок больше, чем его собственная. Но мир этот вроде бы давно и безвозвратно кончился. Сложно представить себе молодого человека, который сейчас ездит за винилом по чужим квартирам. Зачем и кому это может понадобиться?

***
Вова Терех, гитарист группы «Ривущие струны», человек вполне молодой, про двух Рудиков слышал едва ли. Терех стоит в шортах посреди своей двухкомнатной квартиры, в воздухе висит сигаретный дым, вокруг пластинки, пластинки, одни пластинки. Из мебели только кровать, стол и штанга. Терех наливает чай, ставит на проигрыватель пластинку группы Edgar Broughton Band 1969 года и, дождавшись первых аккордов, говорит о том, о чем первым делом говорит каждый коллекционер: «Ну сам послушай — совсем же по-другому звучит!»
Звук — это то, ради чего люди, по идее, покупают винил. У винила — аналоговое звучание, у компакта — цифровое: коллекционеры называют его плоским, зажатым, неестественным — каким угодно, главное, что жизни в нем нет. «Я ж не был маньяком, — говорит Терех. — Слушал компакты, собрал прилично. И однажды из ностальгических соображений решил послушать альбом Deep Purple «In Rock» — любил я его в детстве. Купил фирменный компакт — вроде все на месте, а музыка какая-то не такая. Достал другое издание, потом ремастированное, потом дорогущее японское — все не то. Ну и один раз в гостях наткнулся на старую пластинку, поставил ее на проигрыватель — и понял, что нас обманывают».
«Тогда ведь не было ни CD, ни DVD, ни кассет — винил был единственным носителем, — говорит Терех, копаясь в коробках. — Все лучшие инженерные умы мира занимались только тем, что добивались идеального звука. Некоторые пластинки так звучат — невозможно поверить, что они записаны в 68-м». Слово «ремастеринг» коллекционеры ненавидят особенно люто: «Какой-то дядька сидит и решает, как улучшить старый альбом. Да откуда он знает-то?! Ну да, там можно услышать детали, которых раньше не было слышно, — так их, может, и не надо слышать!»
Терех собирает гараж, психодел, панк и краут-рок; понятно, что для него даже подержать в руках оригинальное издание легендарной пластинки «Nuggets» — уже приключение. Или найти на бросовом сборнике Лу Рида — под псевдонимом, еще до The Velvet Underground. Все это затягивает: у одних и тех же альбомов есть разные тиражи, разные версии, английские, американские и прочие издания. Самое неприятное, что звук у них тоже разный. «У американских дубовая такая масса, глубокая дорожка, и звук прямо давит. Мне такой нравится. Английские совсем по-другому звучат — не лучше, не хуже, просто по-другому». Первого альбома The Velvet Underground у Тереха поэтому семь штук, и все разные.

***
Ну и, конечно, дизайн. Чтобы поразить неофита, ему всегда показывают чудеса и красоты. Все это проходит под лозунгом «На CD такого не бывает». У пластинки группы The Faces вращаются глаза. В «Сержанта Пеппера» вкладываются сержантские усы и эполеты. К EP «Jesus Loves the Stooges» прилагаются специальные очки — в них виден трехмерный дохлый осел на одной стороне конверта и трехмерный губастый Игги на другой. В конверте Jethro Tull «Stand Up» внутри бумажные фигуры участников. Конверты из кожи, золотое тиснение, цветной винил, окошки из пластика, постеры и вкладки — довольно много всего.
У Дмитрия Казанцева, дизайнера и по совместительству блюзового музыканта, пластинок около 5 тысяч — по большей части старых, американских. Места они, вопреки ожиданию, занимают не так уж много — два больших стеллажа, то есть полкомнаты. Хозяин не глядя достает компакт-диск: «Что тут сравнивать? Он почти в 9 раз меньше пластинки. Если уменьшить картинку в 9 раз, все детали потеряются. Компакт вообще не может являться предметом коллекционирования. Цена ему — тьфу, ничего. В производстве он стоит копейки. А у пластинки — вон одной бумаги сколько ушло».
На полу, на кресле, на шкафу лежат неразобранные стопки. Дмитрий подцепляет верхнюю пластинку и показывает: «Ну вот. Альбом The Beach Boys «Love You». Ты его сперва берешь, рассматриваешь — какой дизайн гениальный, как тут все до мелочей придумано, прорисовано. Потом переворачиваешь, а там посреди этого гениального дизайна — какая-то идиотская любительская фотография. И вот ты думаешь, что за идиотизм, смотришь имя фотографа, думаешь: ну как так можно, это фотограф му…к или кто? То есть… Понимаешь? Ты пластинку еще даже не начал слушать, а уже столько удовольствия!»
Казанцев демонстрирует редкостное здравомыслие: за разными версиями одного альбома не гоняется, collectables видал в гробу, обращает внимание только на музыку и качество записи. «У тех же The Velvet Underground на первых альбомах — ну ужас же что творится! И играют кое-как, и записано чудовищно. Или первые тиражи The Beatles: они сейчас стоят диких денег, достать их очень сложно, при этом они же почти всегда убиты, а большинство — вообще монофонические. Меня и поздние переиздания устраивают». Но под конец вдруг признается: «Тут, конечно, надо понимать… Пластинок становится все меньше, а нас все больше. Почти весь винил на свете уже собран, описан, цены растут. И вот сидишь и думаешь: может, купить впрок? Потом-то не будет».

***
С этого «впрок», с размышлений о разнице звука, с фраз «Возьму две, одну на всякий случай» в голове у людей начинает биться безумная коллекционерская жилка. В Москве есть магазины винила, но настоящие коллекционеры в них не ходят. По крайней мере не в те, что на виду. Есть две-три точки на Горбушке, есть страннейший магазин при «Мелодии» — с нераспечатанной Пугачевой со склада, и конечно, есть «Звуковой барьер» на Ленинском и его владелец Паша. К Паше у всех куча претензий, но со «Звуковым барьером» не может тягаться никто: пластинок тут более ста тысяч — и такой коллекции советского винила ни в одном месте больше нет.
Тихий собиратель любит законспирированные места — вроде точки в 1-м Смоленском переулке, которой управляет Андрей Михайлов, также известный как Андрей Дальтоник. Это комната, от пола до потолка забитая пластинками, — ни вывески, ни звонка, ни намека. Тут будто сами собой рождаются душераздирающие истории — о спившихся коллекционерах, сгинувших коллекционерах, о людях, питавшихся только консервами и кукурузой без масла. Ходил один художник — спился. Ходил один химик — спился, утонул. Ходила пара, мать и сын, по прозвищу Акулы-каракулы — цепкие, как черти. Собирали только классику, и только старинные пластинки, на 78 оборотов. Однажды показали пластинку Бэллы Врубель — это жена художника Врубеля, она немного пела, записала 3 или 4 пластинки. Цена такой — 1500 долларов, как минимум. А они ее купили у старушки за 50 рублей.
«Джаз которые собирают или рок — те еще ничего, — говорит местный консультант, худой, беззубый, в свитере, помнящем еще Андропова. — А вот если начал собирать классику — это все. С концами. Вот возьми кларнетный концерт Моцарта: там то в минор, то в мажор, а потом раз — и в бездны тебя бросает. Адовы. Начало в середине, середина в конце, конец в начале — ничего не понятно. Как у Блаватской. Начнешь такое собирать — пиши пропало. Классика — она людей душит».
А еще есть марочники или каталожники — они собирают целиком каталогами: скажем, все пластинки, выпущенные на лейбле Vertigo. Про Андрея Дальтоника, который очень любит итало-диско, рассказывали, что у него в коллекции 5000 пластинок немецкого лейбла ZYX Music. Андрей цифру отверг: «Да там и вышло всего тысячи три. И все-таки позиций 70 у меня не хватает. Пять тысяч — это если вообще все мое евродиско посчитать». Всего в его коллекции 12 с половиной тысяч пластинок. «Стоят в отдельной комнате, никаких проблем. Семья не возражает. Но без меня туда никто не входит».
По всем признакам — винил сейчас на подъеме. Растет рынок, увеличиваются продажи, люди готовы платить большие деньги. Продавцы должны бы этому радоваться — но их это, похоже, только раздражает. «С теми же олигархами я не люблю работать. — Владелец магазина морщится. — Они все на суете, сами не знают, чего хотят. Утомительные люди».
Те, кто не знают, чего хотят, покупают свой Deep Purple «In Rock» и уходят прочь. Остаются свои — и с ними уже можно иметь дело. Это тонкая, но прочная сеть — такой коллекционерский Web 2.0, система знакомых между собой людей, с которой никакой аукцион eBay не сравнится. К тому же Михайлов говорит, что на eBay цены зачастую выше, чем у него. «С тех пор как стало можно покупать из России, все взлетело невероятно. Налетели изголодавшиеся. Я это просто вижу». Сложнее, но и надежнее, пользоваться личными связями: где-то в Сассексе нашлась коробка с нераспечатанным винилом, а в Красноярске на нее есть покупатель. И ни на какой eBay она не попадет. Аукцион — это анонимность, а собирательство — это всегда общение. На eBay, не дай бог, обманут, а человек, если и обманет, — то вот он, рядом. Лучше найти своего продавца где-нибудь в Америке или людей, которые ездят за пластинками в Англию, Японию, Финляндию и Голландию. Главное — наладить контакт».

***
Сеть знакомств — она же и сеть презрения. Здесь все всех знают и все друг друга терпеть не могут. Коллекционеры оркестров и музыки 50-х — коллекционеров панка и психодела. Джазмены — собирателей «Мелодии». Любители прог-рока 1968–1971-го — тех, кто любит еще и 1972–1973-й. Меломаны — барыг. Барыги — студентов. Студенты — фанатов Nazareth. Знатоки краут-рока — знатоков итало-диско. Покупатели старого винила — покупателей современного. Узкие специалисты — широких. Ценители классики — всех остальных.
Ниже всех на лестнице ненависти стоят те, кто собирает экзотику — японскую эстраду, голландский рок, африканские твисты. В маленькой квартире, где нет места, а есть только тропинки — к кровати, проигрывателю и электрооргану, Миша Ковалев ставит мне семидюймовку каких-то идиотических голландцев: куплена на барахолке за один евро. Ковалев — преподаватель ГИТИСа и диджей. Собирает всякое веселье. Тем, что здесь за таким никто не гоняется, очень доволен: однажды в «Звуковом барьере» удалось урвать часть коллекции Цветова, главного советского япониста-международника, — никому больше японская эстрада не понадобилась. В другой раз там же появился шкаф с кубинской музыкой: умер главный в Москве специалист по латино, вдова принесла все «к Паше». На каждой пластинке был вручную нарисован экслибрис, кое-где — даже самодельные обложки. Шкаф простоял пару дней, удалось кое-что нарыть, потом коллекция ушла в Англию — на Западе кубинцы на виниле ценятся страшно дорого. Коллекции покойников вообще богатая тема. Родственники их, бывало, выкидывали, иногда грузовиками свозили на Горбушку и продавали на вес. «Много добра так досталось, — рассказывал Симонов. — Но вот у меня недавно был потоп — залило только от мертвецов пластинки. Больше не буду у покойников брать, ну их к черту».
Ковалев произносит все положенные слова про звук, про чувство времени, про то, что этой музыки попросту нет на CD, — группы, которые выпустили три сингла и развалились, никто не помнит, и в интернете про них ничего нет. Главное же говорит под конец: в этих пластинках каким-то образом сохранилась собственно музыка. Жизнь, теплота, дуновение — черт его знает что. И свои семидюймовки он слушает, а их же, переписанные на CD, не может. Без обложки, без конверта — даже вспомнить не может, что это. «Я в Амстердаме как-то зашел в диджейский магазин: тысячи пластинок, все в белых конвертах и с замазанными названиями. Чуть не умер там».
И потом, на виниле ведь не купишь лишнего: и дорого, и муторно, и устанешь тащить. Винил — это селекция, а селекция — это как раз то, что сейчас нужно. Без поиска, без приложения усилий, без этих вроде бы нелепых барьеров музыка чахнет, скукоживается, исчезает. Вроде и гигабайты всего — а слушать нечего. Не хочется.
«Сходи, — посоветовал Ковалев на прощание, — на Горбушку. Там люди годами одни и те же пластинки друг другу перепродают. Вот это да — коллекционеры».

***
Красная палатка во дворе завода «Рубин» — сильное место. Люди, которые собирают по списку и по каталогу только The Beatles или только «кентерберийцев», меняют Sweet на Slade и Slade на Boney M, — все они здесь. Это московское общество филофонистов в том виде, в каком оно живо до сих пор. Суббота и воскресенье — сбор по утрам. Симонов, услышав о нем, сказал только: «Ну это конченые».
Вот человек, у которого 4000 пластинок, и все — только Deep Purple: все издания, и все сольные альбомы, и сольники всех, кто играл на сольниках. Вот ходит спец по битлам: бывают ведь, молодой человек, коллекции по восемь тысяч — и только битлы. Посредине стоит экземпляр в очках: он мало что может сказать, он еле стоит, и соседи гонят его прочь, потому что он, похоже, обделался — но авоську с пластинками он держит крепко. «Старейший клиент», — полуизвиняясь, говорит нынешний президент общества.
Здесь пахнет ветхостью, алчностью и перцовкой. И еще безволием: под этим красным тентом собираются не люди, а овладевшие ими коллекции. Любое собирательство — это, в сущности, нелепая тяга к порядку; к возможности обустроить, собрать, сохранить и описать хотя бы крохотный клочок жизни. В конце концов, Deep Purple не бесконечен, и ничто не бесконечно — рано или поздно закроются все самые редкие позиции, и коллекция станет полной, идеальной, совершенной.
Но полных коллекций не бывает. Можно всю жизнь собирать «Мелодию», найти редкий советский джаз, записи спившихся пианистов — и совершенно случайно узнать, что на тбилисском филиале «Мелодии» по ночам, в третью смену, за деньги писали и печатали модную музыку вроде кавер-версий на Нино Ферреру. Этих пластинок нет в официальном каталоге «Мелодии», а значит, их не существует — но они есть. Или услышать о фонотеке скромного кагэбэшника из 5-го отдела, куда присылали по 20 копий каждой (каждой!) мелодиевской пластинки — в том числе и запрещенные. Где она и что там — неизвестно.
«На самом деле никто ничего не знает, — говорит Казанцев. — Бывает конверт из одной страны, а пластинка сделана в другой. Выпущена в Голландии, написано «Made in Sweden», а сделана в Англии. Или начали печатать на одном лейбле, а допечатали на другом. Звучат по-разному, а отличаются только тем, что там какая-нибудь крохотная R стоит. Или даже не стоит. Никакой интернет тебе не поможет, ни в каких каталогах это не описано. У меня есть пластинка Донована — никто вообще понять не может, где она сделана».