Маленькая повесть
Варвара Васильева
(Ростов-на-Дону)
Контрабанда
Размышление об истине
Господи, Боже мой!
Красный натюрморт
Simone
Чаек-кофеек
Стенографистка
Кот, паучище и маленький букет настурций
Jacuzzi
Как его зовут? Конечно... !:))
Исполнительница желаний
Деметра из *Марьинки
[center]=======================================
=====================
=========
===
=
Маленькая повесть.
~~Дорогие Друзья! Предлагаю вашему бесценному вниманию (пока пишу очередную картину) мою небольшую повесть, основанную на событиях последнего десятилетия 20 века. Я написала ее несколько лет назад, еще до войны.
Тогда многим казалось, что «лихие 90-е» - это самое жесткое испытание для наших современников. Испытание не только на физическую прочность и прочность нервов, но и на надежность нашей способности любить, сопереживать, быть рядом в тяжкую минуту, осознавать свой долг, прощать…
Картины человеческой сущности открываются пытливому взору в критические моменты истории особенно явственно и четко. Я старалась вместить в три главы моей маленькой повести лишь самое очевидное и обыденное из того, что видел каждый. И я хочу, чтобы вы вспомнили это сейчас. Потому что снова пришло время делать выбор – на какой нам быть стороне? Там, где свет правды обличает любое несовершенство и помогает его побороть. Или там, где вечный сумрак, и ничто не мешает лелеять наши пороки и предаваться низменным страстям.
Слово к тому,
кто не почтёт за труд одолеть «стокабукафф!»
Это незамысловатое писание, великодушный читатель, я посвящаю моему милому сыну, родившемуся 17 апреля 1991 года в разваливающемся СССР, и безвременно, и трагично ушедшему из жизни 08 октября 2007 года, в «надёжной, стабильной» России. И всем отчаянным и дерзким, кто превыше земной юдоли ценил свободу быть самим собой – во все времена, посвящаю.
А также уведомляю, что повесть моя, хотя и основана исключительно на реальных свидетельствах и фактах, имеет сюжет, подвергшийся обширной художественной обработке – этакий литературный фотошоп, коллаж. Поэтому полное совпадение историй и судеб исключено. А если что-то и совпадёт – то по чистой случайности.
Доброго вам здоровья, друзья!
ОКАЛИНА.
Трёхглавая повесть.
Окалина — это смесь оксидов, образующихся прямым действием кислорода при накаливании на воздухе металлов. Обычно термин применяется к оксидам не всех металлов, а только железа и меди. Окалина является отходом при прокатке медных и железных слитков в металлургическом производстве.
(http://ru.wikipedia.org)
Глава I
Давно истёртая истина – за металл люди гибнут – все не идет впрок горемычному человечеству. А всё потому, что у металла особые чары, не подвластные ни разуму, ни времени. И ежели кто им поддаётся, то и пиши – пропало!
Вот и герой наш – житель одной промышленной губернии – сам детдомовский, но муж и отец – возжаждал улучшения семейной юдоли через овладение контрольным пакетом акций уездной медеплавильни. Чтоб доход регулярный и детям наследство.
Надо напомнить, однако, что времена были такие: медеплавильни и коровники, домны и птичники, цеха кузнечные и сборочные стояли вроде как вдовы на выданье – пообтёртые, но всё ещё полные интереса и скрытых благ для того, кто их возьмёт. Конечно, они шибко проигрывали в соблазнительности рынкам и ресторациям, даже распоследнему ларьку на рабочей окраине проигрывали, потому что народ наш, ещё недавно несший бремя собственности всеобщей, совершенно не представлял, что делать с собственностью частной во всяких там промышленных отраслях.
Героя же нашего (станем звать его Вася – просто Вася) как-то осенило: а что если прикупить уездную медеплавильню, печи которой лет пять как остыли, а склады опустели, очистить начисто и организовать там – да хоть автосалон! А что? И стены надежные и площади, опять же, обширные. Глядишь, со временем и банный комплекс с ресторанами, а то и казино! И даже Bowling club, панимашь ли!
Прям в административном корпусе медеплавильни, аккурат рядом с безнадежно пустующей кассой, открыл Вася кабинетишко, в котором одни бумажки стал менять на другие – рублики на акции трудового коллектива, полученные последним в соответствии с доброй волей государства на первом, идеальном (то есть – фантазийном, не реалистичном прим. автора) этапе приватизации «общенародного» добра.. Обмен шёл бойко, потому как трудовой коллектив очень в рубликах нуждался, ибо хлеб и колбасу за акции не давали.
Стоп! Я упустила один важный для нашего повествования момент – рублики! Откуда у детдомовца Васи, 27 лет от роду, взялись рублики для целого трудового коллектива?
И тут нам придётся допустить некоторое искривление повествования, потому как вопрос о том - каким образом из одинаково нищего народа выделились лица, владеющие ресурсами для покупки целых заводов – остаётся и доныне загадкой ушедшего века. Хотя никакой загадки тут нет. Просто времена, когда инфляция галопировала и самовоспроизводилась, люди вспоминают как времена, когда булка хлеба с утра стоила столько-то, а к вечеру дороже. Особо продвинутые на вопрос – что такое инфляция? – отвечают красивым словарным определением – девальвация, или обесценение рубля. И лишь единицы из народа - как тогда, так и теперь - видят за словами и определениями сущность: инфляция - это мощнейший инструмент перераспределения ресурсов. В руках не слишком чистых – это грандиозное по наглости выкачивание из народных карманов последних грошей в пользу счастливчиков, которые в оправдание себе частенько говорят: «просто я оказался в нужном месте, в нужный час». Инфляция же тех лет – это без устали стрекочущие печатные станки, выдающие на гора тонны цветной бумаги, которую - вместе с тем - не так часто выдавали трудящимся, и её катастрофически не хватало, потому что зарплата за май, выданная к Новому году, уже не стоила ничего. То есть – пока данная сумма была актуальна, на неё и покупались заводы и пароходы, фабрики и издательства, когда же она превращалась в цену десятка яиц – ею затыкали рот голодного электората.
Вот, что значит – оказаться в нужном месте, в нужный час! Так как же это удалось простому парню Васе? Где добыл он настолько актуальные деньги? И тут всё очень просто – где и все добывали – из общака. Общаки - параллельно с инфляцией, с разнообразными наименованиями и невнятными назначениями - создавались лавиной по всей стране и достигали в кратчайшие сроки невероятных успехов. AVVA, Хопер-Инвест, ГКО и иже с ними легко завладевали с рекламных щитов и телероликов сознанием наивных вкладчиков, делали барыш и таяли в одночасье; финансовые пирамиды взрастали до небес и рушились без суда и следствия – а народ всё нёс свои денежки – рублики, грошики, копеечки – чтоб сбылась мечта капиталистическая, и отвалился вдруг куш, и чтоб разом разбогатеть!... И оставались ни с чем…
Всем этим разухабистым - по своей щедрости - манипуляциям с народным добром, конечно, искренне сочувствовал уголовный элемент. Уголовные структуры оказались подходящей по эффективности и вполне дисциплинированной силой, которая помогла будущей российской олигархии состояться. Значение же теневого общака, принципы коего закладывались в те годы, невозможно переоценить и сегодня. Когда какой-нибудь российский миллиардер вдруг ввергает публику в недоумение, заявляя об отказе в наследстве своим детям, и мямлит о том, что деньги он зарабатывает не из жадности, а из спортивного интереса, а детей желает видеть самостоятельными голодранцами – ей-Богу смешно! На самом деле он просто не может передать распределённый и вверенный его имени однажды общак. И его строчка в Forbes – вовсе не его. Ему принадлежит лишь слава и верный спутник её – страх… Нынешний общак – это многоуровневое и функциональное учреждение, надежно встроенное в бюджетный процесс. В те же годы общак был ещё стихийным и неустроенным, благодаря чему Вася и получил в своё распоряжение достаточную сумму без договоров и прописных условий из общака, через одну криминальную группировку. В круг интересов группировки до сих пор входили рынки и ларьки, а Васино предложение подкупало новизной и какой-то «взрослостью» что ли…
Так вот, быстро овладел Вася всеми акциями медеплавильни и уж было собрался корчевать домну, освобождая площади под новый бизнес, как выяснилось, что медь в мире дорожает и, в общем – вполне перспективный продукт.
Однако такой Васин оборот не вызвал одобрения в среде группировки, уже попробовавшей вкус быстрых денег и не планировавшей длительных вложений. Братки озвучили своё решение: бабки на базу! Или гони акции! Но Вася тоже отведал крупной собственности и стал возражать. Блатные «планёрки» только усложнили отношения сторон и события стали развиваться стремительно.
Непоколебимый Вася отправился в уезд и со страстью принялся восстанавливать и остывшую домну, и прежние хозяйственные связи уже за деньги вполне респектабельных покупателей меди. Братки почувствовали себя оскорблёнными. И дело не в том, что Вася не собирался отдавать долг – он отдавал! Дело в том, что Вася не посчитался с ними, с братками. С ними – грозой и ужасом округи! А ну, как и другие за моду возьмут!
И вот, возвращался как-то вечерком усталый Вася с завода на съёмную уездную квартирку, чтоб перекимарить и с утра продолжить дело восстановления металлургической отрасли Отечества… Вышел за проходную, сел в свою «девяточку» и уж сцепление отжал, как боковым зрением уловил, а кожей почувствовал, что к борту его машины причалил другой автомобиль, и из приопущенного тонированного стекла выглянула задорная пипка прицела…
Кто держал в руках оружие, тот знает, как действует его магия – от пальца на курке до мозга, будто провода, растянуты нервы; смерть верещит и рвётся на коротком поводке. Бей, пока не онемели мышцы; бей, пока не одолели мысли; ты в полной боевой готовности, если сомнений нет!
И Вася мгновенно понял – за кромешной тонировкой нет и тени сомнений – и вдавил газ. Девятка вначале двинула юзом, подравнялась и пошла с рёвом, обтесавшись с искрами об отбойник на повороте, по сумеречно-леденеющему шоссе. Машин на дороге было довольно, Вася лавировал меж них, надеясь уйти от погони.
И, надо заметить, новенький переднеприводной продукт отечественного автопрома в этой гонке чувствовал себя увереннее, нежели тяжёлый представительский бумер, знававший лучшие времена. Но как скрыться в маленьком уездном городке, где несколько коротких улиц с унылыми пятиэтажками, сквером на пять дерев, где каждый знает каждого и, увы, даже брата ближним не считает?
Так всю ночь чёрный, солидный бумер гонял по городу поджарую «девятку» модного цвета «мокрый асфальт». Девятка иногда таилась в тёмных переулках, а бумер обшаривал надёжной немецкой оптикой каждый кювет, находил и тогда взревали моторы, натужно свистели ремни…
Несколько раз девятка влетала то во двор местной церквушки, то во двор серенького, приземистого зданьица с вывеской: «ОВД…» Но ни одно окно не озарилось светом надежды, ни одна дверь не пропела ангельским призывом петель. Всё было и черно, и немо, и неподвижно, только кружили по улицам девятка и бумер, а над улицами кружили мокрые, слипающиеся снежинки уходящей зимы…
Может Вася и не молился. Может наоборот – переполошил всех святых… Но таков, видимо, был его крест от рождения, и теперь надлежало Васе принять его, как новорожденному фамилию отца.
На приборной панели девятки давно мигал красный огонёк. А теперь и двигатель стал захлёбываться на ухабах. На последних миллиграммах топлива Вася дотянул до уже помянутого приземистого ОВД, там девятка сдалась окончательно.
Но не таков человек; как привязываемся мы к земле, как отчаянно и истово держимся за жизнь! Вася щучкой вынырнул из машины, будто она внезапно загорелась, и бросился к окованной двери с решёточкой на уровне глаз.
Он бил в неё руками и ногами, со слезами на глазах и кровью на рёбрах ладоней; и когда первая пуля простегала его почти между крыл, он навалился телом на неподатливую дверь и с отчаянием и болью бился в неё головой…
Четвёртая пуля в затылок отрезвила на миг; Вася как-то успокоился, обмяк и неспешно лёг у порога. Потом тело его снова резко ожило, напряглось перед рывком, руки будто нашарили опору, обозначились жилы на шее, ходуном заходила грудь, и нижняя челюсть задвигалась так, будто Васе понадобилось срочно проглотить неразжёванный кусок. Но тут всякий смысл вышел из Васиных глаз - они стали по-рыбьи мутно-водянистыми; вослед каждый мускул лица расправился, и всё лицо стало бессмысленно-равнодушным, как и Васины глаза…
«Мертвец» - заключил бы любой, взглянув на Васю. Однако, что мы об этом знаем достоверно, кроме того, что вот – был Вася, да весь вышел – а куда, зачем? – ничего не знаем.
Через четвертинку часа восточный купол небес побледнел, проступили из мглы кроны деревьев и крыши пятиэтажек. Ещё чуть спустя и над трубами медеплавильни стали различимы столбы белого дыма. «О! Домна заработала!» - сказали люди. Пусть домна… Но может именно туда и отлетела осиротелая Васина душа – сизым облачком смешаться с клубами едкого медного дыма – что мы об этом знаем?
Глава II
Несколько дней спустя вся рабочая окраина одного губернского города, откуда был Вася, по всем столбам украшенная черными лентами, осторожно наблюдала траурное шествие. По главной магистрали, перекрывая три дорожных полосы из четырёх, тянулась бесконечная церемония: пешие с гробом, пешие так себе, несколько карет скорой помощи, городские троллейбусы, хлебовоз, бетономешалки, «москвичики-жигулики» - будто все причастные к действу.
В гробу покоился Вася, а среди подставивших ему скорбное плечо были и те, из бумера. И если кто не знал, то и не догадался бы – которые они?
Как же так – спросите вы, мои великодушные читатели – разве они не враги? Конечно, нет! Просто они современники, слишком тесно оказавшиеся в одном месте в недобрый час.
Вы думаете, сделав дело, бумеровские седоки хладнокровно и быстро скрылись со двора ОВД, пока из ОВД не выскочили бравые блюстители закона и не испоганили бумер? Конечно, нет! Так происходит только в нынешнем романтическом кино. В жизни же эти парни – назовём их Малой и Старчок – упоённо разрешетив Васю, с последним залпом и сами побледнели. Не от ужаса перед содеянным, конечно, а от того, что всю эту ночь за стенами ОВД сохранялась надёжная, стабильная тишина. Они даже вообразили, как подобно гиенам, санитары суетливо подберут подпершего дверь Васю, чтоб служивые из ОВД вовремя закончили ночное дежурство по охране правопорядка и покоя горожан. И даже им стало как-то нехорошо…
Тем временем в изолированной двушке, на кухне, металась женщина. Была она средних лет и полной сил. На табурете за узеньким столом сидел лысоватый мужчина. Он был постарше и имел усталый вид. Женщина накидала в миску варева из мятой алюминиевой кастрюли на плите и метнула эту миску резким движением на стол перед мужем. При этом варево плеснуло через мискин край и несколько жирных капель осело на волосатой мужниной груди.
- Ээуэхтьфу! Эдрит! Ууаауц! Дай пожрать, этсамае!
Лицо женщины опало, подобно блинной опаре при помешивании, нос сморщился, и сузились глаза. Мужчина тем временем нежно, всей широкой ладонью, захватил со стола чекушечку и любовно отмерил из неё в рюмочку.
- Ну – перекрестил он рюмочку – пусть, этсамае, земля ему будет пухом – опрокинул рюмочку в рот, крякнул, занюхал шерстью на своем предплечье, взял ложку и монотонно заработал ею, не отвлекаясь на всякие там политесы, со свистом всасывая застрявшее между зубами, ворочая челюстями, как жерновами – настолько же обстоятельно, насколько делают важные дела.
Едва дождавшись конца мужниного обеда, женщина пришла в движение, и пока муж бурил сахар в кружке чаю, зашипела:
- Всё те нипочем! А ведь надо что-то делать! А ну как придут!
- Не придут – менее уверенно, чем ел, отозвался мужчина – чё б они пришли к нам-то? Мы чё, этсамае?
- А как придут? Верка-то куда? Щас и припрёт выводок-то! Припрёооот! Ох, говорила ей я – допрыгаешься со своим кабаном-то! Вооот! А чё терь? Мать с отцом подставлять! Вот, дрянь! Оооот, шаболда! Ну, чё молчишь? Чё молчишь? Чё делать-то?
- Ээугутты! Я те чё, этсамае? Чё я те, этсамае? Тьфу, баба! – и мужчина, рыгнув при вставании, удалился за желтоватую дверь с пластмассовым барильефчиком писающего мальчика на гвозде.
- Оооофуооо – напыжилась женщина и сокрушенно заплескалась в раковине. И вот, свозь шум воды, слух её смутил звук дверного звонка. Не поворачивая кран, на цыпках, она добралась до входной двери. За дверью возились и лепетали малыши.
- Вверка, ссу… - убедившись в глазок, что за дочерью и двумя внуками вроде нет никого, женщина щёлкнула замком.
- Ой, мои внуци! Ой, к бабуски писли, мои внуси! – запела она фальшивыми нотами; но вдруг, резко выпрямившись, встретилась с глазами их матери. Подбоченилась на пороге.
- Мам… - едва выдавила та, и слёзы в сотый за день раз залили лицо Васиной вдовы.
- Чёооо, маам? – и женщина втянула дочь-вдову в неопрятную прихожую, прикрыв дверь перед носом «внусей».
- Ты чё? Сдурела да? Чё те мать-та? Чё ты от нас-та? Мы не говорили те, да? Шоб нас поубивали-та? Смерти нам-та? Я всегда знала, чё ты та! – и женщина разрыдалась, горлом хватая воздух и извергая его обратно с натугой.
- Мам! Ты что? А куда я с детьми?
- Дааа! Ага, спасибо. доча! Сюда! Конечно, теперь сюда! А куда-ж! Шоб мать-та с отцом скорее порешили, да? Бессовистнаия, ээхуууэ… - уже вовсю выла баба и теснила, и мяла свою левую грудь. Но из-за двери с писающим мальчиком на гвозде, ничего, кроме тяжелого духа не неслось…
- Я тя за этого кабана штоль гнала? Я тя не предупреждала? Я те штоль нарожала? Ты рожала, а мы те говорили: не рожай, доча, подумай, чё мать-та с отцом!
Вдовье лицо вначале посерело, после побагровело, в горле побулькало… Отделившись от отчей двери, вдовушка подхватила своих малышей и покатилась к выходу.
Женщина выглянула в освободившийся проём, ещё прислушалась. Убедившись, что дверь подъезда хлопнула и других шумов не имеется, перестала мять свою грудь и, запершись основательно, пошла хлопотать по хозяйству. Потому что это была очень, очень работящая женщина.
Не стану описывать - куда и с чем отправилась Васина вдова – это было бы и сумбурно и ни к чему. Скажу лишь, ради душевного спасения её действительно работящих родителей, чем сердце успокоилось.
Ещё несколько лет назад, пара Верочкиных одноклассниц – подружек закадычных – устроились в столице. И хотя соседушки квохтали, что девки в интердевочках продаются, мать одной из них верила, что те учатся на юридическом, и в свободное от учебы время секретарят в суде. Так или иначе, но именно эти девчонки устроили всё так, что буквально через неделю от вышеописанных событий, Верка, свободная от проклятого мужниного наследства, обнимая потомство, неслась в пузатом боинге к средиземноморским берегам. Там ждал её жених – 56 лет, тоже вдовец. Ну, ничего… Лишь бы человек оказался хороший.
Глава III
И вот… Я стою у Васиной могилы. За двадцать с лишним лет над нею высоко поднялись пара берёзок и ёлочка. Могила у Васи по нынешним меркам совсем скромная: портрет на чёрном габбро и поистёрся, и поблек; пацанская эпитафия – что называется – «без падежов» и орфографии – едва видна. Но место хорошее – на центральной улице, от церковки недалеко, в Аллее Славы, вообще-то предназначавшейся для героев ВОв, но доставшейся вовсе не им…
- Так-то… - вздыхает мой спутник – и Васи нет, и медеплавильня эта сгинула. А! И вот! Взгляни – напротив – вот Старчок, а там – Малой. Эх, такое тут дело было, как Васю похоронили! Центровые начали нас теснить, ну и мы… Как раз к Васиной годовщине у нас новый жмурик-то и созрел. Хороший был бригадир. Здоровенный борец, а всё плакал, когда индийские фильмы смотрел. И такая досада! – не добыть нам дубового гроба бригадиру в размер! Ну нету таких! Что делать? Снарядили посланца в столицу – тамошние люди обещали помочь. Ну и помогли. Хорошие получились похороны, красиво. И вот – сидим, едим, пьём, поминаем. Пацаны обсуждают промеж собою, как всё достойно получилось, а посланец рассказывает им, как - ради этого достоинства - пришлось ему шибко посуетиться. Мол, в целой столице только в одном месте нашлась нужная поставка – намаялся! Пацаны вздыхают: ехехе… времена такие – то того нету, то это надо доставать. А посланец им одним духом: не бзди, братва – я всю поставку и забрал – 36 гробов, как один! Пацаны и онемели! – говорят же в народе: могилу заранее копать – покойника накликать. А после размыслили, да и успокоились – а что? Всякий раз что ли в столицу за гробом? Хай… будет во что без суеты братву фасовать. Вон, центровые последний раз так опозорились – бойца в быдлотский гроб уложили за недостачей приличного. Лохи! И – представляешь? – в тот же год весь гробовой запас и урезонили. Правда, с центровыми на пару. А что? И навар, опять же…
Мой собеседник втянул шею в воротник, а руки в хороших перчатках сунул глубже в карманы элегантного пальто, при этом вид у него сделался какой-то птичий. За эту его повадку и зацепилось ещё в нежные наши годы прозвище – Грачик.
Теперь Грачик и депутат, и акционер (то бишь – владелец номинальный, а фактически – сторож части того самого удельного общачка), и Владимир Андреич в миру.
- Володь, а как вы медеплавильню-то упустили?
- Знаешь, видно верно люди говорят: на чужом несчастье… Как-то сразу всё не задалось – что ни изобретали, как ни изощрялись, кто ни брался – а не вышло дела с этой чёртовой кочегаркой! Ну и пошла она ветшать. А это ж расходы… В общем, я свои возможности подключил и сбагрили мы её на баланс муниципалитету под условием, что поможем найти заинтересованных лиц. Ну и нашёлся один – столичный крендель. Понтовитый! Прислал комиссию свою, та облазила всё, обшарила, и вынесла вердикт – под снос! А народ наш, блин, языком молоть не фига не любит! Раструбили, блин, что якобы комиссия нашла прям в домне вооот такую гору скелетов! – Грачик выдернул руки из карманов, взмахнул ими, точно птица в полёте и тут же сунул обратно – Басни, блин, нашего городка! Ну что… пришлось сносить. Сейчас там такой мегамаркет отгрохали! Двадцать кинозалов только! Да! Есть там даже такой, где нет кресел, а только подушки – ложись, как хочешь, жри поп-корн и наслаждайся голливудом! Туда народу из губерни наезжает больше раз в десять, чем в том уезде живёт! А что? – легче по трассе 35 кэмэ за город в уезд выехать, нежели парковку под универсамом в самом городе искать…
Грачик снова вынул руки из карманов, повернулся к ветру спиной, раскурил сигаретку.
- А знаешь, чего Васькина тёща-то чудит? – Грачик хмыкнул и выпустил несколько колечек дыма – Овдовела сама, и вот – при начальстве теперь! Да! Старшая по подъезду. Вот неуёмная бабень! У меня сосед там жилконтору держит, а она при нём. Служит, как пся! Весь дом затиранила. Как-то кинулась на пацанёнка, видишь-ли - «не нравится мне, куды ты свою машину ставишь, и я за то желаю твоё молодое, красивое лицо исполосовать!» Так и сказала – «молодое, красивое»! И бамс! – вынимает из кармана ооот такенный кухонный резак. До лица, конечно, не дотянусь, но пупок парню потыкала. А тот оторопел! – пхни старуху, визгу не оберёшься, домком, участковый – ещё и пустят по этапу. Благо родители подскочили. Хотели бабу в дурку определить и за это, и за прочие чудеса – может на почве одиночества крыша-то и прохудилась. Но куда там! «Проводница правительственных инициатив на местах в сфере жэкэха»! – неприкосновенность пуще моей, депутатской! – и Грачик вначале оттопырил нижнюю губу, после пожевал её, и вдруг, отвернувшись, смачно плюнул под ёлочку. Замолчал.
Эх, Вася! Пацаны… Разве могли вы хотя бы мечтать о мегамонстрах, подобных тому, что зиждется теперь на месте злосчастной медеплавильни?! Передрались в сущности за гроши… И миллионы других, как вы…
На стальной Васиной оградке кой-где облупилась краска и чёрной чешуёй топорщилась на прутах. Окалина! – вспомнилось мне. Вы, ребятки – окалина – ненужной шелухой обгоревшая на крутых боках рассейского золотого мегательца, кромешной тенью своей укутавшего наши дни.
- Ну что, помянем мальчонков-то? – оживился Грачик.
И мы откупорили бывшую при нас дорогущую заморскую бутылку, плеснули в пластиковые стаканчики…
- …Помилуй и упокой с миром души рабов твоих, Господи! Ну, давай… не чокаясь…
Варвара Васильева, проза.
Ростов-на-Дону – Екатеринбург
1991 - 2012
